Стругацкие. Лучшие произведения в одном томе - Страница 378

378

Интересно, как там полковник. Старик что-то сдал за последнее время. Впрочем, за последнее время все сдали. Очень кстати, что именно сейчас, впервые за двенадцать суток, ночевка будет под крышей, а не под голым небом. Воду бы здесь найти – можно было бы сделать большой привал. Только воды здесь, кажется, снова не будет. Во всяком случае, Изя говорит, что на воду здесь рассчитывать не стоит. Во всем этом стаде только от Изи да от полковника и есть толк…

В дверь постучали, еле слышно за треском двигателя. Андрей поспешно вернулся на место, накинул куртку и, раскрывая журнал, гаркнул:

– Да!

Это был всего лишь Даган – сухой, старый, под стать своему полковнику, гладко выбритый, опрятный, застегнутый на все пуговицы.

– Разрешите прибрать, сэр? – прокричал он.

Андрей кивнул. Господи, подумал он. Это же сколько сил надо потратить, чтобы так соблюдать себя в этом кабаке… А ведь он не офицер, он даже не сержант – всего-навсего денщик. Холуй.

– Как там полковник? – спросил он.

– Виноват, сэр? – Даган с грязной посудой в руках замер, повернув к Андрею длинное хрящеватое ухо.

– Как себя чувствует полковник?! – заорал Андрей, и в ту же самую секунду двигатель за окном замолчал.

– Полковник пьет чай! – заорал Даган в наступившей тишине и сейчас же сконфуженно добавил, понизив голос: – Виноват, сэр. Полковник чувствует себя удовлетворительно. Поужинал и теперь пьет чай.

Андрей рассеянно кивнул и перебросил несколько страниц журнала.

– Будут какие-нибудь приказания, сэр? – осведомился Даган.

– Нет, спасибо, – сказал Андрей.

Когда Даган вышел, Андрей взялся, наконец, за вчерашние рапорты. Вчера он так ничего и не записал. Его так несло, что он едва досидел до конца вечернего рапорта, а потом маялся полночи – торчал на корточках посреди дороги голым гузном в сторону лагеря, напряженно вглядываясь и вслушиваясь в ночной мрак, с пистолетом в одной руке и с фонариком в другой.

«День 28-й», – вывел он на чистой странице и подчеркнул написанное двумя жирными линиями. Затем он взял рапорт Кехады.

«Пройдено 28 км, – записал он. – Высота солнца 63°51'13".2 (979-й км). Средняя температура: в тени +23°С, на солнце +31°С. Ветер 2,5 м/сек., влажность 0,42. Гравитация 0,998. Проводилось бурение – 979-й, 981-й, 986-й км. Воды нет. Расход топлива…» Он взял рапорт Эллизауэра, захватанный испачканными смазкой пальцами, и долго разбирал куриный почерк.

«Расход топлива 1,32 нормы. Остаток на конец 28-го дня – 3200 кг. Состояние двигателей: № 1 – удовлетворительное; № 2 – изношены пальцы и что-то с цилиндрами…»

Что именно случилось с цилиндрами, Андрей так и не разобрал, хотя подносил листок к самому огню лампы.

«Состояние личного состава: физическое состояние – почти у всех потертости ног, не прекращается поголовный понос, у Пермяка и Палотти усиливается сыпь на плечах. Раненых нет, травм нет. Особых происшествий не произошло. Дважды показывались акульи волки, отогнаны выстрелами. Расход боепитания 12 патронов. Расход воды 40 л. Остаток на конец 28-го дня 1100 кг. Расход продовольствия 20 норм. Остаток на конец 28-го дня 730 норм…»

За окном пронзительно заверещала Мымра, густо заржали прокуренные глотки. Андрей поднял голову, прислушиваясь. А черт его знает, подумал он. Может, это и неплохо, что она с нами увязалась. Все-таки какое ни есть, а для ребят развлечение… Драться вот только из-за нее что-то стали последнее время.

В дверь опять постучали.

– Войдите, – сказал Андрей недовольно.

Вошел сержант Фогель – громадный, красномордый, с широкими черными пятнами пота, расплывшимися из-под мышек френча.

– Сержант Фогель просит разрешения обратиться к господину советнику! – гаркнул он, прижав ладони к бедрам и растопырив локти.

– Слушаю вас, сержант, – сказал Андрей.

Сержант покосился на окно.

– Прошу разрешения говорить конфиденциально, – сказал он, понизив голос.

Это что-то новенькое, подумал Андрей с неприятным ощущением.

– Проходите, садитесь, – сказал он.

Сержант на цыпочках приблизился к столу, присел на краешек кресла и нагнулся к Андрею.

– Люди не хотят идти дальше, – произнес он вполголоса.

Андрей откинулся на спинку стула. Так. Вот, значит, до чего дожили… Прелестно… Поздравляю, господин советник…

– Что значит – не хотят? – сказал он. – Кто их спрашивает?

– Измотаны, господин советник, – сказал Фогель доверительно. – Курево кончается, поносы замучили. А главное – боятся. Страшно, господин советник.

Андрей молча смотрел на него. Надо было что-то делать. Немедленно. Но он не знал, что именно.

– Одиннадцать дней идем по безлюдью, господин советник, – продолжал Фогель почти шепотом. – Господин советник помнит, как нас предупреждали, что будет тринадцать дней безлюдья, а потом – всем конец. Два дня всего осталось, господин советник…

Андрей облизал губы.

– Сержант, – сказал он. – Стыдно. Старый вояка, а верите бабьим слухам. Не ожидал!

Фогель криво ухмыльнулся, двинув огромной нижней челюстью.

– Никак нет, господин советник. Меня не испугаешь. Будь у меня там, – он ткнул большим корявым пальцем за окно, – будь у меня там одни немцы или хотя бы япошки, такого разговора у нас бы не было, господин советник. Но у меня там сброд. Итальяшки, армяне какие-то…

– Отставить, сержант! – возвысив голос, сказал Андрей. – Стыдно. Устава не знаете! Почему обращаетесь не по команде? Что за распущенность, сержант? Встать!

Фогель тяжело поднялся и принял стойку «смирно».

378