Стругацкие. Лучшие произведения в одном томе - Страница 347

347

Телега с грохотом вкатилась под арку. На ступенях дворницкой стоял с метлой и совком маленький Ван.

– Гляди-ка – Ваня! – воскликнул дядя Юра. – Тпр-р-р! Здорово, Ваня! Ты что здесь, а?

– Подметаю, – отозвался Ван, улыбаясь. – Здравствуйте.

– Брось, брось подметать! – сказал дядя Юра. – Что ты, в самом деле! Поехали с нами, мы тебя министром, понимаешь, сделаем, в чесуче ходить будешь, на «Победе» раскатывать!

Ван вежливо засмеялся.

– Ладно, дядя Юра, – нетерпеливо сказал Андрей. – Поехали, поехали!..

У него сильно болел бок, в телеге сидеть было неудобно, и он уже жалел, что не пошел пешком. Незаметно для себя он привалился к Сельме.

– Ну ладно, Ваня, не хочешь – не надо, – решил дядя Юра. – Но насчет министра – приготовься! Причешись, понимаешь, шею помой… – Он взмахнул вожжами. – Н-но!

С грохотом выкатились на Главную.

– А чья это телега, не знаешь? – спросил вдруг Стась.

– Хрен его знает, – отозвался дядя Юра, не оборачиваясь. – Лошадь вроде бы этого крохобора… ну, по-над самым обрывом живет, рыжий такой, конопатый… канадец, что ли…

– Ну? – сказал Стась. – Во матерится, наверное.

– Нет, – сказал дядя Юра. – Убили его.

– Ну? – сказал Стась и замолчал.

Главная улица была пуста и затянута тяжелым ночным туманом, хотя по часам было пять пополудни. Впереди туман имел красноватый оттенок и беспокойно мерцал. Время от времени там ярко вспыхивали пятна белого света – то ли прожектора, то ли мощные фары, – и оттуда, глухо сквозь туман, перекрывая иногда грохот колес и перестук копыт, доносилась пальба. Что-то там происходило.

В домах по сторонам улицы многие окна были освещены, однако большей частью только в верхних этажах, выше второго. Очередей возле запертых магазинов и лавок не было, но Андрей заметил, что в некоторых подворотнях и подъездах стоит народ – осторожно выглядывают, снова прячутся, а самые отчаянные выходят на тротуар и смотрят туда, где мерцает и трещит в тумане. Кое-где на мостовой неподвижно лежали какие-то словно бы темные мешки. Андрей не сразу понял, что это, и только через некоторое время с удивлением убедился, что это мертвые павианы. В скверике возле темной школы паслась одинокая лошадь.

Телега грохотала и тряслась, все молчали. Сельма тихонько нащупала руку Андрея, и он, отдавшись боли и усталости, совсем привалился к ее теплому свитеру и закрыл глаза. Плохо мне, думал он. Ох и плохо… Что это Кэнси там горячку порет, какой там еще фашистский переворот?.. Просто остервенели все от страха, от злости, от безнадежности… Эксперимент есть Эксперимент…

Тут вдруг телегу дернуло, и сквозь грохот колес послышался такой дикий и пронзительный визг, что Андрей тут же очнулся, мгновенно весь покрывшись потом, выпрямился и очумело завертел головой.

Дядя Юра ожесточенно матерился, изо всех сил натягивая вожжи, чтобы удержать лошадь, рвущуюся куда-то вбок, а слева по тротуару, испуская нечеловеческие и в то же время совсем человеческие, полные боли и ужаса визги, неслось что-то горящее, какой-то комок пламени, оставляя за собой брызги огня, и прежде, чем Андрей успел опомниться, понять, Стась ловко соскочил с телеги и от живота, в две коротких очереди срезал из автомата этот живой факел – только стекла зазвенели в какой-то витрине. Огненный комок, кувыркаясь, прокатился по тротуару, жалобно пискнул в последний раз и замер.

– Отмучился, бедняга, – сказал Стась хрипло, и Андрей наконец понял, что это был павиан, горящий павиан. Чушь какая-то… Теперь он лежал, свесившись с тротуара, продолжая медленно гореть, и тяжелый смрад распространялся от него по улице.

Дядя Юра снова тронул лошадь, телега покатилась, и Стась пошел рядом, положив руку на дощатый борт. Андрей, вытягивая шею, смотрел вперед, в мерцающий, сделавшийся очень светлым и розовым туман. Да, что-то там происходило, что-то совершенно непонятное – какой-то вой доносился оттуда, стрельба, рокот моторов, и время от времени яркие малиновые вспышки возникали там и сейчас же гасли.

– Слышь, Стась, – сказал вдруг дядя Юра, не оборачиваясь. – Сбегай-ка, браток, вперед, глянь, что там делается. А я за тобой потихонечку-полегонечку…

– Ладно, – сказал Стась и, взяв свой чудо-автомат под мышку, трусцой побежал вперед, держась стены дома. Очень скоро его не стало видно в мерцающем тумане, а дядя Юра все придерживал и придерживал лошадь, пока она совсем не остановилась.

– Сядь поудобнее, – шепнула Сельма.

Андрей дернул плечом.

– Да ничего такого не было, – продолжала шептать Сельма. – Это же управляющий был, он по всем квартирам ходил, спрашивал, не прячет ли кто оружие…

– Замолчи, – сказал Андрей сквозь зубы.

– Честное слово, – шептала Сельма. – Он же только на одну минутку зашел, он уже уходить собирался…

– Так без штанов и собирался? – холодно осведомился Андрей, отчаянно пытаясь отогнать отвратительное воспоминание: он, обессиленно вися на дяде Юре и Стасе, смотрит в прихожей собственной квартиры на какого-то белоглазого коротышку, воровато запахивающего халат, из-под которого виднеются фланелевые кальсоны. И отвратительно невинное, пьяное лицо Сельмы из-за плеча коротышки. И как выражение невинности сменяется на этом лице испугом, а потом – отчаянием.

– Но он же так и ходил по квартирам – в халате! – шептала Сельма.

– Слушай, заткнись, – сказал Андрей. – Заткнись, ради бога. Я тебе не муж, ты мне не жена, какое мне до всего этого дело?..

– Но я же тебя люблю, хороший мой! – шептала Сельма с отчаянием. – Только одного тебя…

347